Адвокат Ирина Хрунова о критике, клевете, Европейском суде и деле Pussy Riot

Точку ставить рано

- Ирина Владимировна, ваше имя сейчас звучит в контексте Pussy Riot. Но вы работали и по другим резонансным делам: были адвокатом Михаила Ходорковского, пострадавших от выстрелов майора милиции Евсюкова, казанцев, чьи квартиры пришли в негодность из-за взрыва газа. Какие дела для вас наиболее значимы?

- Невозможно одному делу придавать больше значения, другому – меньше. Всегда наиболее трепетно относишься к тем делам, которые проигрываешь. У меня есть такие дела. В некоторых из них поставлена лишь точка с запятой. Например, дело блогера Егорова из Казани. Человека осудили за клевету на 6 месяцев лишения свободы условно за то, что он позволил себе критиковать Уполномоченного по правам человека в РТ ( Рашита Вагизова - прим. авт.). До сих пор считаю незаконными решения трёх судов, потому что всё, что сказал блогер, - критика, никакой клеветы не было. Очень надеюсь на победу в Европейском суде по правам человека (ЕСПЧ), который принял нашу жалобу по этому делу.

- Что для вас в профессии – табу?

- Не возьмусь за дело только в том случае, если клиент будет просить меня выступить посредником при передаче денег. Ещё бывало, я не бралась за дело, потому что не могла дать человеку то, что он от меня хочет. Но никогда не было так, что мне не хотелось работать, когда можно было что-то сделать, и человек был согласен с моим планом действий.

Для меня стала уроком ситуация, в которой я оказалась, когда только начинала работать. Нужно было представлять в суде интересы обвиняемого в изнасиловании и убийстве двух детей. В том месте в лесу, где он их оставил, лежали только обувь и косточки: звери уже растащили тела. Я запомнила протокол допроса родителей: «Мы похоронили ботиночек, который там нашли, чтобы хоть куда-то ходить на могилу». Я плакала, говорила заведующему, что не возьмусь за это дело. А он сказал: «Представь на секунду, что человек не виновен, но сидеть будет долго, тяжело. Ты должна подойти к делу профессионально». Учитывая, что человек не признавал вину, надо было вчитываться в его показания, что-то делать. Так получилось, что меня отстранили от этого дела: подсудимый плохо говорил по-русски, меня заменили на адвоката, знавшего татарский язык.

- Ваша специализация – помощь пострадавшим от незаконных действий должностных лиц и госорганов. Как вы к этому пришли?

- У меня была обычная адвокатская практика. Когда я начала сотрудничать с Казанским правозащитным центром, для меня открылось такое окно, как ЕСПЧ. Я стала и к другим делам применять практику ЕСПЧ.

- У вас много побед в ЕСПЧ?

- С решением суда пока единственное дело Дирдизова. Коммуницированных жалоб (по которым ЕСПЧ принял наши доводы и просит правительство РФ ответить на наши вопросы) достаточно много.

- Вы сказали, что блогер Егоров вам импонирует. Участницы Pussy Riot тоже?

- Девушки миловидные, симпатичные, молодые мамы. Как они могут не импонировать? Согласна я или нет с их некоторыми доводами, к делу не имеет отношения. Меня зовут в качестве юриста, а не консультанта и PR-менеджера их группы.

- Вскоре после того, как вы занялись делом Pussy Riot, вышла на свободу Самуцевич. На том процессе вы были единственным адвокатом, которого не перебивал судья.

- Не могу сказать, что ко мне было какое-то особое отношение судей. За много лет работы я сформировала для себя определённую линию поведения, манеру написания жалоб. Павел Чиков говорит: даже если я начну писать письмо родственнику, всё равно получится жалоба в суд. Стараюсь каждый довод подтверждать постановлением пленума: практику высших судов всегда хорошо слушают судьи. К тому же моя речь, наверное, была самой лаконичной: или я пыталась донести только суть, или было мало времени подготовиться. Сейчас при написании жалоб в ЕСПЧ по делу Pussy Riot у меня появилась масса других доводов помимо тех, что я озвучила в суде.

- Вы верите в положительный результат по делу Pussy Riot?

- Согласно закону адвокат имеет право обращаться в суд, только когда видит судебную перспективу. Нельзя говорить подзащитному: «Давай обратимся в суд, может, что и получится». По делу Pussy Riot я чётко вижу цель. Считаю, что нарушена свобода слова. Мы идём в ЕСПЧ, чтобы доказать: в деле Pussy Riot были нарушения некоторых статей Европейской конвенции.

От факта к проблеме

- Судя по обращениям клиентов, в какой сфере самые острые проблемы?

- Сейчас большой наплыв дел, связанных с наркотиками. Они касаются почти половины всех осуждённых, отбывающих наказание в местах лишения свободы.

Суды привлекают к ответственности и осуждают на длительные сроки людей, когда доказательства очень слабые. Эти дела проходят «на ура» с точки зрения судебной практики РФ. Но она не отвечает принципам, которые предъявляет ЕСПЧ. По ним контрольной закупки, построенной на показаниях одного сотрудника полиции и наркозависимого, недостаточно для того, чтобы признать человека виновным.

Сам факт, что наибольшая категория дел связана с наркотиками, должен заставить власть задуматься. Осуждение людей за сбыт дозы при сомнительных доказательствах – не выход: проблема не исчезает.

- Что изменилось по сравнению с тем временем, когда вы начинали работать?

- 10 лет назад не знаю, что должно было случиться, чтобы сотрудника полиции привлекли к ответственности за избиение. Это был нонсенс, все жалобы уходили куда-то в песок. Сейчас отношение другое. Активно выходит на первое место практика ЕСПЧ. Судьи, следователи, прокуроры перестали воспринимать этот суд как то, что их никогда не коснётся.

10 лет назад людей избивали в милиции, и они воспринимали это практически как должное. Когда мы говорили: «Давайте напишем жалобу прокурору», нам отвечали: «Не убили – и ладно». Сейчас люди уже идут в травмпункт и самостоятельно «снимают» побои. Один из потерпевших, который проходит по делу «Дальнего», пошёл из полиции в травмпункт и заявил, что был избит.

- Высказывалось мнение, что громкая история в «Дальнем» была заказной кампанией.

- Я участвовала в этом деле, видела фотографии трупа, которые есть в материалах дела. Этот труп никто не придумал, человек буквально был растерзан. Стыдно говорить, что с человеком так могут обращаться в наше цивилизованное время. Я видела большое количество других людей, которые проходили по этому уголовному делу потерпевшими, это непридуманные люди, их показания подтверждались документами.

Ньюсмейкеры, кто они?

- Как вы оцениваете ситуацию в обществе в связи с появлением законов об иностранных агентах, о клевете?

- Мне не нравится, что уголовное право, судебная система становятся неким способом решения каких-то вопросов. Не считаю, что Следком и суд должны играть решающую роль в обществе. Меня смущает, что сейчас едва ли не основной ньюсмейкер страны – представитель Следкома Маркин.

Закон об иностранных агентах принят недавно, есть год-полтора, чтобы сделать по нему оценку. Пока я не знаю такой организации, которую минюст РФ включил в реестр иностранных агентов. Правозащитная организация «Щит и меч» пыталась войти в реестр – не потому, что была согласна, что она иностранный агент, а потому что решила попробовать, как работает этот закон. Но минюст РФ, к нашей радости, оказался очень вменяемым органом: посчитал, что деятельность, которой занимается «Щит и меч», не подлежит вхождению в реестр.

Меня возмутил новый закон о клевете, т. е. та уголовная ответственность, которая была заново введена. Депутат П. Крашенинников 17 ноября 2011 г. убеждал своих коллег декриминализировать ст. «Клевета». Его послушали. Спустя полгода, в мае 2012 г. тот же депутат (он был одним из руководителей минюста РФ) призывал заново вводить ст. «Клевета» в УК. Что произошло за полгода? Какая появилась юридическая статистика, позволившая утверждать, что в нашей стране нужна эта статья? Может быть, суды стали задыхаться от административной ответственности по клевете? Может быть, иски гражданские посыпались? На мой взгляд, за полгода с точки зрения действия законов сделать выводы нельзя. Значит, не юридическая, а какая-то другая необходимость была в этой статье.

- Адвокаты обладают актёрскими способностями. Вам приходится их применять?

- Это вряд ли можно назвать игрой, но приходится иногда подстраиваться под ведение процесса судьёй. В судебном процессе порядок определяет судья, и я обязана сходу определить, как он будет его вести. Есть судьи, которые лишнее слово могут воспринять уже как попытку покуситься на порядок в суде. Мне приходится по поведению судьи на ходу формулировать и своё поведение.

Смотрите также:

• Председатель Верховного суда РТ Ильгиз Гилазов: «Я за смертную казнь. Как и большинство россиян» →
• Вина с отягощением. Кто и как пересматривает приговоры в Татарстане? →
• Рамиль Шарифуллин: Главное для судьи, не бояться принять решение →