Интимный друг: о чем писали казанские девушки в войну?

Две разные судьбы – молодой уроженки Курска Христиньки Климовой и юной жительницы Казани Тамары Филипповой объединил сборник архивных документов «Великая Отечественная война в дневниках и воспоминаниях», который издали в Казани.

Два дневника, которые девушки вели в годы войны, теперь доступны читателям. В их записных книжках – не только работа, переживания и болезни. В них – две разные истории любви. Наивные, трогательные и несчастные…

Дорога в рабство

Записи Христиньки Климовой, угнанной из Мариуполя на работы в Германию, каким-то чудом попали в казанский архив среди документов писателя Атиллы Расиха. Об этой девушке ничего неизвестно, даже ее возраст. Её записи отрывочны, в них много географических неточностей. Дневник Христиньки Климовой начинается 26 июня 1942 года, когда её с земляками поездом везут на работы в Германию из Мариуполя. Времени в дороге через Западную Украину и Польшу у девушки было много, поэтому она подробно описывала природу, города, которые проезжала, и людей, которых видела из окна вагона.

«27 июля. Проезжаем Житомирскую область. Утро прохладное, умываемся и ноги моем на станции Расино…

11 часов дня. Прибыли на Западную Украину. Видим изменения в усадьбах, леса такие же и песчаная почва. Много цапли и других животных и птиц, красивые церкви, болото. Цветёт много мака. Видим, в болоте рыбу ловят, большой мост и обратно церкви. Всюду много гречки, но на полях нехороший урожай… Станция Острог. Не могу описать красоту леса смешанного и очень большого…

Началась Польша. Ровно - большой город. Видим пленных. Красоту города, полячек… Я ещё пропустила, что сегодня в Польше получили хлеб, по 1 хлебу на человека, т. е. 1 кг… На ст. Кельмин две девочки сильно заболели сердечным приступом, и Тамара разбила голову, и я знакомилась с доктором. Нем[ецкий] солдат разносил суп. Он взял у меня адрес и Томы, так мне было весело, и он просидел до 1 ч. 30 мин. ночи. Мы тронулись, распрощались с ним. Приехали утром на станцию Польска».

«28 июля. 11 часов. Сказали «баня». Пошли в баню, очень далеко шли, через польский город, не знаю как наз[вание] города… Шло нас очень много – 2000 человек через весь город, но я ещё такого города не видела. Всё в магазинах есть, но за польские деньги. Баня далеко, километров за семь-восемь. Сегодня в 10 часов утра кушали лук, на огороде крали… Купались мало, потому что здесь было много немецких солдат, все мы стеснялись…».

«29 июля 1942 г. Обратно едем по Польше, видим, как работают польские еврейки на больших станциях… Приехали в город Люблино (верно Люблин, - прим. ред.)… Получили хлеб: на три человека одна хлебина и мёду по 500 гр. на 4 человека… Пока поезд стоит, занимаемся кто чем может: кто играет в карты, кто гадает, кто с солдатами окружён, всякий по-разному… Я заболела не на шутку, болит голова и колики в бок. Тамара встречается с немцем…».

На следующий день температура у Христиньки поднялась до 38,8 градуса. 1 августа эшелон прошёл германскую границу. Девушка с удивлением примечает большие красивые немецкие дома и города, хороший урожай на полях. «Видим русских своих, какие работают, какие с работы идут, - пишет она. – Нас из вагонов никуда не выпускают. Жажда без воды. Нет возможности, как хочется пить… Проехали большой г. Ессен (верно Эссен, - прим. ред.)… Пеших людей мало, а все на велосипедах, и все старухи на велосипедах. Проезжаем г. Ельстер (Эльстер, - прим. ред. ), очень большой и красивый. Видим много солдат-немцев, видим очень много садов и всяких фруктов, видим карусели и т. д. Видим реку, пароходы, проезжаем большие фабрики, заводы и очень много красивых церквей…

…вдруг мы слышим голос нем[ецкого] сол[дата] о том, что в г. Дессау нас отцепят от эшелона – 9 вагонов, человек триста… в 10 вечера нас в колонну, повели неизвестно куда».

На ночь пассажиров того поезда поселили в немецкий двор, расселили по комнатам, а на утро повели далеко в бараки. Там они провели ещё ночь в слезах. 3 августа Христиньку после медкомиссии взяла домработницей одна фрау из города Зербало.

Где та «горячая любовь»?

С тех пор началась для неё другая жизнь. Теперь девушка работала на хозяйку. Вставала в 5-6 часов утра, уставала, резала руки в кровь, болела, но продолжала вести дневник. «6 августа. Работала дома и на огороде, полола салат, дою сама козу, готовили кушать, мыла посуду. Вот такая раб[ота]».

Вскоре она познакомилась с поляком. Уже 12 августа она упоминает, что вечером гуляла с ним. Пока что её сердце занято воспоминаниями о близких. «20 августа. Ночью слёзы от воспоминаний. Писала вечером открытки бабушке, дяде, маме, Вале». Теперь она записывает в дневник только главные события дня, очень кратко. «22 августа. Знакомство, т. е. любовные разговоры с поляком Вадик[ом]. 23 августа. Спор поляка с Вадиком за меня, собирала помидоры, сажала цветы. 24 августа. Воскресенье. Гуляла с поляком, кушали пирожное, было отравилась, болит голова, на руке боль продолжается…»

«26 августа. Стирала, пила пиво и лимонад. Ночь тревога, плохо спала. 27 августа. Боль живота, работала – обирала томат, кушала груши и орехи. Вижу обезьяну и неизвестное мне животное, лазает по деревьям как человек, т. е. ребёнок одного года. Разговор офицеров, двое из Мариуполя, вечером гуляла со своим поляком, ещё звал меня в кино с ним».

В сентябре письма, которые Христинька отправляет домой, начинают возвращать обратно. Она признаётся дневнику: «Боюсь писать, что происходит». У девушки продолжает болеть рука, но к врачу она не идёт. «27 сентября. Воскресенье. Сижу штопаю, плачу, все вместе, одна, и у меня полячка, как мать, 47 лет. Учусь говорить по-польски, по-немецки. Была одна женщина-немка, понимает, по-русски говорит, с ней я говорила. Трудно мне, нет письма, не знаю, где мамочка, папочка, Томочка».

«5 ноября. Всё по-старому. Работа – плету венки, болят руки от ёлки. Получила письмо от бабушки Харевны и ей пишу. Сон видала плохой. Любовь с поляком продолжается».

Вскоре любовь становится горячей и Христинька перестаёт писать в дневник. Следующая запись появляется спустя два месяца. Теперь дневник ведёт женщина, обманутая и разочаровавшаяся в любви и жизни.

«Настал 1943 г., и в этом уже и я потеряла всё. До этого времени была с поляком Вадиком, и вот в феврале третьего я отдалась ему, т. е. стала его женой, где и попробовала в жизни. Он уехал на отдых, сейчас одна.

7 февраля. Была на лагере своего мужа. Одна ходила смотреть его постель и вижу свою соперницу, и с другими я знакомлюсь, но уже поздно мне. Я уже всё потеряла. Не рада я своей жизни, лучше умереть, чем жить на свете такой несчастной, как я. Из дому ещё нет ничего, из Мариуполя тоже.

9 февраля 1943 г. Получила письмо из дому, т. е. из Курска, было как дурно от слёз, ой-ой. 10 февраля. Получила письмо от мужа, большие слёзы душат меня. Пишу письмо мужу вечером. Много работы, до 11 ч. не сплю, а встаю в 5 ч. 30 мин. 15 февраля. Получила письмо от дяди и мужа. И я болею, так что лежу в постели. Ой-ой, ой-ой, не могу описать всего».

Это последние строки дневника Христиньки Климовой. Что стало с ней? Дожила ли она до конца войны? Смогла ли вернуться домой или осталась с мужем? Всё это останется для нас загадкой.

«Вот где мои мечты!»

Совсем другая судьба описана в военном дневнике жительницы Казани Тамары Филипповой. Когда началась война, девушке было 17 лет, она только поступила в Казанский химико-технологический институт, но стать инженером-химиком ей не довелось. В октябре 1941 года всех студентов направили на спецработы в Лаишевский район.

«Ехали, конечно, товарным, - пишет Тамара в дневнике. - Ужасная теснота, ноге человеческой ступить негде. От Казани до ст. Урмары доехали кое-как. Дальше - пешком. Была сильная грязь, сыро, и вот мы брели в такую погоду с грузом за плечами… В Надеждине нас поселили в дом Фадеева. Тесная избёнка с подслеповатыми окнами, вечно замёрзшими до самого верха, холодная и грязная, служила нам приютом в эти долгие три месяца! Мы валялись на полу, точно свиньи, собирая всякую грязь и заразу.

Замерзали на трассе, съедали сразу по 800 граммов хлеба и вечно мечтали о далёком и сказочном доме…».

Девушка пишет, что по совету мамы, чтобы заработать на хлеб, она поступила на курсы комбайнёров. Тамара ходила в библиотеку и дома читала художественную литературу, а все лекции учила в школе механизации сельского хозяйства. Параллельно в её душе зарождалось новое чувство.

«16 февраля. Володя Клюев показал мне Толину карточку. И мне вдруг стало так обидно и жалко Толю! Зачем я так вела себя? Сама удивляюсь, как будто вдруг в моём сердце затеплилась к Толе нежность. Вот ещё чего не было никогда.

Да неужели же это я, Тамарка, которая в течение этих лет так усердно бегала от Тольки, начинает потихоньку привыкать к нему и даже скучать? Да, я! Володя сказал, что он просил мой адрес. Видимо, Толя ещё не забыл меня. Это, конечно, всё к лучшему».

«26 февраля. Получила от отца две открытки. Горе мне! Он велит мне учиться, ни в коем случае не бросать, а я… Я уже учусь вместо инженера-химика на комбайнёра!

Это своего рода тоже механик, ха-ха! Вот где мои мечты! Что-то я жду Анатолия. Такое предчувствие, что, кажется, обязательно будет. Меня уже берёт тоска. Да, я тоскую по Тольке. Вспоминаю все те места, где мы бывали вдвоём. Особенно сегодня я вспомнила Тольку. Часа в 4 сел самолёт около школы нашей. Лётчик и бортмеханик военные. Вообще самолёт – военный. Тут-то я и подумала, что и Толька не раз летал по воздуху, а я… Я ползаю по земле! И тоскую, не найду себе покоя…»

«9 марта. Вот вчера было 8 марта – праздник женщин и девушек! А прошёл он у меня тихо и незаметно, как и вообще все мои дни. Когда легла спать, невольно вспомнила 8 марта в прошлом году, когда я училась в 10 классе. Как было весело и радостно, оттого, что кончаешь школу и оттого, что праздник, и потому, что все мы – весёлая, дружная компания – вместе собрались повеселиться! Да, видимо, приходится жить только воспоминаниями».

В апреле Тамара узнала, что девушек-комсомолок мобилизуют на фронт. Но ей прочили место в райкоме, которое гарантировало бронь. Девушка очень переживала. «Я жалею, что я не 1920-21 года рождения. Если бы мне было 20 лет, я была бы мобилизована вместе с другими девушками нашего района. Вот мобилизовали Веру Трофимову – год рождения – 1923! А я всё же 1924 г., никак не подхожу. Сейчас сижу, как потерянная, раздражительная, всё мне опостылело… Я сама даже не могу выразить на бумаге, с каким желанием пошла бы я на защиту родины. А то что на самом деле, как будто девушки не способны на это. Мне хочется принять участие в Великой Отечественной войне советского народа против проклятого Гитлера!»

Боль от воспоминаний

Едва Тамаре исполнилось 18 лет, как она получила удостоверение комбайнёра. Летом начала работать на моторно-тракторной станции (МТС). «Работа трудная, - призналась она дневнику после первой недели в полях, - мы ходим как черти грязные – в керосине, автоле и солидоле».

«12 июля. Получила письмо от папы (адрес на МТС). Пишет, что рад моему мастерству, вернее, профессии, конечно, не пожизненной, а временной. Папа собственными руками уничтожил 1 фрица и пишет. Что будет мстить за смерть брата Шуры.

В Рождествене был вечер, посвящённый Зое Космодемьянской… Но народ такой там, что ничем не заинтересуешь. Ведёт себя в клубе молодёжь безобразно. Парни или, вернее, мальчишки – пьяные, ругаются скверными словами, целуют и обнимают девушек прямо в клубе…».

Первое разочарование пришло в сентябре 1942 года. «Работала я на комбайне в Астраханке, - пишет она. - Выжали 71 га. Кроме того, мы намолотили 96 центнеров, и это тоже перевели на жнитво. Итого 95 га. И всё-таки мне получать приходится гроши и ни грамма хлеба. А ведь мама меня уговаривала закончить курсы комбайнёров, заработать хлеба, и потом можно учиться в институте.

Не дали ни грамма зерна, утверждая, что хлеб положен только помощнику комбайнёра, а комбайнёру - деньги за работу.

Муки приняла там, как нигде. Грязь, пыль надоела мне хуже всего. Питание было скверное. Вообще условий для работы не было».

После этого за Тамарой из Казани приехала мама. Девушку вызвали в институт, и она хотела продолжить учёбу. Но семье нужны были деньги. И Тамара вернулась в Лаишево, устроилась в райком. В начале зимы она ходила в лёгком пальто и туфлях, так как валенок не было. Девушка пошла на курсы подготовки снайперов. Все эти тяготы не мешали ей мечтать.

«25 декабря. …На улице замечательно. Крепкий мороз. Светит полная луна. На небе мерцают мириады звёзд. Всё тихо кругом. Вся эта обстановка так и располагает к мечтам. Идёшь и вспоминаешь. Площадь перед госбанком, освещённая луной, всегда будит в моей душе воспоминания о том лунном вечере, который я провела вместе с Толей Егоровым. Как глупо я убежала от него, увидев навстречу идущих Павла Макарова и Женю Шевчука. Толя еле догнал меня около сада. Как сейчас стыдно за эти проделки! Так и сегодня. Я шла и думала, когда-то этой же дорогой мы шли втроём: я, Толя и Нина Макарова. И сердце сжалось, стало больно от воспоминаний.

В эту минуту я подумала. Что всё же у Толи сердце тоже должно щемить, ведь я так много думаю о нём. Говорят, когда один страдает о другом, то у того тоже болит сердце в эту минуту…».

«Ждала, надеялась и вдруг…»

Встречая Новый 1943 год, Тамара Филиппова верила, что он принесёт стране победу. На занятиях её отмечали как хорошего стрелка. Девушка также занималась культмассовой работой. Перед весенним севом проводила собрания в колхозах. Вместе с подружками она рвалась на фронт, но в армию их не брали, а время шло.

«15 мая 1943 г. Сегодня мне исполнилось 19 лет! Хочется приостановить стремительный бег времени, быть молодой вечно. А ведь мы даже сейчас не считаем себя настолько молодыми, чтобы беззаботно веселиться. Да, как всё изменилось за эти последние два года. Ведь два года прошло с тех пор, как в предрассветный, предутренний час мы вышли из школы с прощального вечера… Я была совсем-совсем глупой, не хотела понять и верить Толиной любви. А теперь она умерла, угасла в его сердце. Ну что ж, насильно мил не будешь».

Все кончено

Тамара не знала, что к тому времени Толи уже не было в живых. Это известие ей передали только в июне. «8 июня. Вчера вечером на военных занятиях мне сказали, что Анатолий убит, матери принесли похоронную. Всё кончено. Да что же это? Когда всему конец? Я почему-то всегда слепо верила, что он будет жив. Вражья пуля сразила Анатолия, моего любимого друга, 15 апреля 1943 года – за месяц до моего девятнадцатилетия. Встретила я это известие внешне спокойно, а в душе… Да что говорить! Слова бледнеют, нет таких слов, чтобы выразить всё то, что творится в душе. Я как бы окаменела, сердце гложет-гложет, тоска, горе, но ни одной слезинки не в силах я пролить. А в голове всё он: и наш встречи, и разговоры, и недоразумения – всё кончено. Нет! Я не верю, не хочу верить! Я ждала его, надеялась, что придётся свидеться, и вдруг…

Все. Кто был на фронте, погибли. Дорогие друзья! Собирались встретиться в школе через пять лет после окончания – в 1946 году 15 июля. Многих не будет за столом.

Мне сейчас даже мечтать не о чем. Нет никакого интереса жить и оставаться здесь, в Лаишеве, когда всё напоминает его… Анатолию не было ещё и 20 лет. Ну что же это? Что теперь будет? Каждая минутка уносит от нас близких, родных и любимых».

Осенью 1943 года Тамара Филиппова вернулась в Казань, выучилась в институте на стоматолога. По распределению её направили в Дагестан, где она работала врачом 44 года. Копию своего военного дневника она передала в архив в 1993 году.

КОММЕНТАРИЙ

Замдиректора института истории и международных отношений КФУ Екатерина Кривоножкина:

«Дневники и воспоминания дают нам индивидуальный, личный образ войны. Меня, как женщину, всегда трогали воспоминания Христиньки Климовой. Это ни с чем несравнимые записи. Которые девушка позволила себе вести в тяжёлых условиях. При этом записывала такие интимные вещи, которые с мамой не всегда обсудишь в мирное время. Она описывает свою жизнь, своё желание иметь семью. Как эта семья вроде бы появилась… Но в итоге девушка получила не то, к чему стремилась. Это жизненный опыт, которым она сейчас делится с нами».