Ильгиз Ханов, художник, написавший тысячи икон и более 70 иконостасов. Ильгиз Ханов - родной брат Ильдара Ханова, целителя, скульптора, создателя Храма всех религий в Аракчино. Мастер ушёл из жизни в 2013 году и достроить храм не успел. О том, каким видит будущее Вселенского храма Ильгиз Ханов, и почему мусульманин стал православным иконописцем, художник рассказал в интервью «АиФ-Казань».
Сила – в единстве
- Ильгиз Мансавеевич, вы реставрировали Благовещенский собор в Кремле, Петропавловский и Никольский соборы, другие храмы Казани. А мусульманские храмы приходилось восстанавливать?
- Ещё в советское время восстановил Султановскую Соборную мечеть в Казани. Там кованые решётки удивительной красоты. Воссоздавая их, я взял за образец особняк Юсупова на Садовом кольце в Москве.
В 1974-75 годы, после окончания Строгановки мы с братом активно работали в Казани как дизайнеры. Восстановили Лядской сад, барельеф Баумана возле Дома политического просвещения, стену в виде мозаичных флагов на ул. Баумана. К сожалению, все эти объекты сейчас уже разрушены.
- В прессе пишут: «Ильгиз Ханов принял православие».
- Иногда даже говорят, что я веру отцов продал… На самом деле я не принадлежу к какой-то одной конфессии. Бываю в православных храмах, в мусульманских, в буддистских... Для меня не существует чёткой конфессиональности.
Эта идея положена в основу Вселенского храма, созданного моим братом. Он верил: когда у всех людей на Земле будет единая религия, прекратятся все войны, а зло внутри общества исчезнет. Общие ценности и идеалы помогут объединить всё человечество.
Второе рождение
- Как вы стали иконописцем?
- Это не моя заслуга. Человек сам ничего создать не может. То, что я делаю, это послушание. Я начал писать иконы после одного случая на Кавказе. Там мне Господь открыл, что он любые молитвы слышит, на каком бы языке их ни говорили.
Пошёл с друзьями в горы и попал в густой туман, такой, что и шагу нельзя ступить. Прочитал начальные слова мусульманской молитвы, и вдруг вокруг меня образовался круг метров 50 – туман рассеялся. Я пошёл дальше. Часа два шёл, потом опять туман наплыл.
Я общался с кришнаитами и решил на этот раз прочитать их мантру. И надо же – опять сияние света среди тумана, как будто прожектор сверху включили. Дальше начался подъём, я видел много глубоких трещин в леднике. Стал обходить их по спирали. И сама собой в голове возникла молитва «Отче наш». Искренне она пошла, от всего сердца. И опять появился столб света. Я вышел наконец к подножию горы. Увидел свежие следы. Но они вели не на перевал, а в другую сторону. И шайтан меня дёрнул по этим следам пойти. Сначала шёл по снегу, потом стал подниматься по льду, по скалам. А подъём всё отвеснее. Повис я на ледяном козырьке, внизу пропасть бездонная. Последнее, о чём я подумал: «Господи, спаси!».
И тут вдруг всё ушло в темноту. Появляется фигура, как на иконах в «Преображении», сияющая. В этот момент я вижу своё детство, Волгу, как мы с отцом идём удить рыбу. Потом всё проходит. И эта фигура светящаяся мысленно вопрос задаёт: «Что ты ещё хочешь?» Что, мол, я ещё хочу в этой жизни сделать, совершить? В этот момент я вспомнил, как мы в Тырнаузе по местному рынку ходили, а там лаваш с помидорами продавали. Я очень хотел его купить – никогда такого не ел. И я честно сказал первое, что пришло в голову: «Хочу лаваша с помидорами».
Свечение исчезло. Дальше я не помню, откуда энергия взялась. Отжался на руках, выполз на карниз. Сижу на вершине, и тут появляется связка альпинистов. Увидев меня, они застыли: «Ты откуда тут взялся? Если действительно не с неба упал, можешь новое имя себе придумывать, потому что, считай, заново родился».
Оказалось, я без всякого снаряжения поднялся на перевал Тот. Это название в переводе означает «смерть». Подъём на эту гору – маршрут высшей категории сложности. Его проходит одна группа один раз в год.
Самые красивые работы
- У вас есть любимые образы?
- Сейчас я создаю иконостас для храма Неопалимая купина. Он входит в программу «200 храмов Москвы» и должен быть готов в начале августа этого года.
Но больше всего мне нравится писать Казанскую икону Божией Матери. Не знаю почему... Она такая тёплая, и Спаситель на этой иконе не сидит на руке Богородицы, а стоит слева от неё.
Иконы я пишу каждый день. Потому что сегодня у меня это получается. Если завтра получаться уже не будет, пойду в детские дома, приюты, буду помогать детям. Что я и делал много лет, водил детдомовских детей в горы.
Дочь я воспитывал один. И мне сказали: носишь дочку на плечах, уделяешь ей много времени - всё правильно делаешь, но воспитать ребёнка сумеешь только через его окружение…
Так что, если мне завтра дадут возможность расписать детский сад, я с удовольствием это сделаю.
Я бываю на разных выставках. Самые красивые работы - это те, что создают дети 14-15 лет. Никакие академики никогда не сравнятся с этим. Чистая душа, незамутнённое сознание. Все люди рождаются с совершенно одинаковой матрицей, но одни становятся гениями, а другие негодяями. Бунин писал: «Из нас как из древа – и дубина, и икона, в зависимости от того, кто это древо обрабатывает – Сергий Радонежский или Емелька Пугачёв».
Если человека взять в стадо волков, он становится волком.
- Вы говорили, что продолжите дело своего брата.
- Мы с Ильдаром 40 лет работали вместе, я помогал ему в строительстве Храма. Брат меня просил довести его дело до конца.
Сейчас бьюсь над тем, чтобы открыть в Храме всех религий Татарскую академию художеств. Чтобы там были залы, посвящённые основным семи конфессиям мира.
Но сегодня у Храма много непростых проблем. Брат скончался скоропостижно, не оставил завещания. До сих пор нет определённости в делах по его наследству. Поэтому я пока работаю в Москве. Но в Казани есть достойные люди, которые могли бы сделать Вселенский храм форпостом культуры на Волге.
Сейчас идёт такая тенденция – поднимать и развивать регионы. Ведь Москва - это ещё не вся Россия. А без духовного возрождения – одним футболом и хоккеем – страну не поднять.