Как складывалась семейная жизнь известного востоковеда, «АиФ-Казань» узнал из никогда ранее не публиковавшейся хроники Екатерины Боратынской, внучки поэта Евгения Боратынского и Александра Казем-Бека. Приводим фрагменты этих воспоминаний.
Новый христианин
Магомет-Али был очень религиозен и изучал Коран. Ему однажды (когда будущему учёному было лет 20) пришлось столкнуться с английскими миссионерами, и он захотел выступить с ними в диспуте. Для этого необходимо было изучить христианскую религию, именно Евангелие. Он принялся за его изучение, и чем больше читал, тем больше восхищался новой для него религией. И когда настал день диспута, он от него отказался. Он был крещён английскими миссионерами. Отец его проклял.
Отец моей матери (Ольги Казем-Бек, вышедшей замуж за сына поэта Боратынского Николая. - Прим. ред.) Александр Касимович Казем-Бек – персиянин или скорее азербайджанец, родился в Дербенте. Его отец (известный мусульманский богослов и законовед, давший сыну прекрасное домашнее образование. - Прим. ред.) был очень строг и своего сына, Магомета-Али, держал в ежовых рукавицах. У него был за чертой города дом с башнями, стеной и железными воротами. Если кто-нибудь из его многочисленных детей от нескольких жен опаздывал, его уже не пускали во двор, и он должен был ночевать у запертых ворот. Дед рассказывал, что оставаться одному за стеной дома было страшно, кругом рыскали шакалы, и он с ужасом прислушивался к их вою. Но мать его подкупала сторожа, который стоял на сторожевой башне, мальчику спускали корзинку и затем поднимали его на башню. Однажды отец узнал об этом. Он сам бросил ему верёвку, велел привязать к ушам и с разодранными ушами поднял его на стену.
Новый христианин Александр Касимович Мирза КаземБек жил на Кавказе. Его очень тяготило проклятие отца, и он поехал к нему, чтобы испросить прощения, и отец его простил.
Ласковый приём
Казем-Бек занялся самообразованием, но навлёк на себя подозрение царской полиции и был сослан на север на вольное жительство. Он поехал по Волге и должен был затем свернуть на восток в Сибирь, но случайно осел в Казани, где ему дали в университете кафедру восточных языков. Александр Касимович был недюжинных способностей. Он знал 12 языков: шесть европейских и шесть азиатских. Но часто их путал, и происходили такие «кипроко» (недоразумения – лат.). Помню, однажды он уселся удобно на софе с подушками и говорит: «Comme on est bien entre deux cochos» («Как хорошо быть между двух свиней (подушек)»; cochus - по-французски - свинья, по-английски – подушка).
«В начале 1826 г. по пути в ссылку в Омск Казем-Бек заболел и был вынужден остановиться в Казани, - рассказала завотделом выставок музея истории КФУ Мария Хабибуллина. - Ректор Казанского университета Карл Фукс предложил ему остаться в Казани. Он подал прошение в МИД, в котором просил оставить Казем-Бека в Казани. 30 января 1826 г. Казем-Бек начал преподавать арабский, персидский, турецкий языки в 1-й Казанской гимназии, а затем и в Казанском университете.
В 1839 г. в Казани вышла в свет его «Грамматика турецко-татарского языка» - первый в мире опыт изложения грамматики тюркских языков в сравнительно-сопоставительном плане. За эту работу Казем-Бек получил Демидовскую премию (учреждённую уральским промышленником Павлом Демидовым) - наиболее почётную научную награду России в то время. Грамматику Казем-Бека издали на русском и немецком языках и широко использовали для преподавания тюркских языков в России, Западной Европе, вплоть до появления грамматики французского востоковеда Жана Дени в 1921 г.
Перу Казем-Бека принадлежит первое в мире исследование об уйгурах, а также изданный в 1845 г. «Курс мусульманского законоведения».
У Александра Касимовича были знакомые из его соплеменников, которые приглашали к себе не только его, но и его детей. Мама рассказывала по этому поводу несколько забавных случаев.
Однажды все были приглашены на какой-то торжественный обед в персидское посольство. Дедушка предупредил маму и дядю Сашу (брат Ольги Боратынской), чтобы они смотрели на других и ели бы так, как едят другие, а если им что-нибудь покажется смешным, они бы не смели смеяться. Маму провели на женскую половину. Там жили жёны и дочери хозяина. Все принялись её рассматривать и восхищаться её красотой. Мама же была восхищена красотой одной из дочерей. Затем всех пригласили обедать. Сидели на низких мягких табуретках с подушками и ели на низком столе. Кушанья были национальные - «плофы» с рисом и изюмом. Всё шло благополучно, но после обеда гости, которых было много - все персияне, начали один за другим рыгать, в том числе и дедушка. Как ни старались удержаться дети, а всё же фыркали от душившего их смеха, но, увидев строгий взгляд отца, сделали серьезные выраженья лиц.
В следующий раз Александр Касимович повёл маму к своему другу-персиянину – очень богатому
человеку. Он забыл предупредить маму, чтобы она ничего не хвалила, так как по персидскому обычаю хозяин должен сейчас же подарить ту вещь, которую похвалили.Мама с восторгом смотрела на чудное убранство комнат. Особенно её восхитила восточная ваза посреди комнаты, и она громко выразила своё восхищение. Дедушка поморщился, но ничего не сказал. На другой день – звонок. Открывают дверь и видят, что человек (слуга) тащит эту громадную вазу и ставит посреди комнаты.
Однажды у дедушки был званый обед, и он угощал по-восточному своих соплеменников. Мама была тут же. После обеда гости попросили показать им, где находится ватер-клозет, и по очереди началось паломничество в это место, причём, проходя мимо мамы, они заслоняли лицо руками. Мама убежала, чтобы не рассмеяться.
Персидская княжна
В Казани Александр Касимович женился на уже немолодой, как тогда считалось, девушке (ей было 28 лет) Прасковье Костливцевой. Супруги прожили 12 лет. Прасковья Александровна умерла от родов, оставив троих детей. Дедушка безумно любил маму, а она его. Он ничего не жалел для неё и говорил, что Ольгу можно сколько угодно баловать, и она от этого делается ещё лучше.
В Казани мама познакомилась с семьёй Боратынских, которые тогда жили на Лядской улице, в доме, где впоследствии была Третья женская гимназия, а в советское время – 3-я школа им. Горького. Николай Евгеньевич Боратынский начал за ней ухаживать, пленённый её красотой.
Вспоминаю, как мама рассказывала о том, как папа ей делал предложение. Явился он в десять часов утра, что для визита считалось слишком рано. Ясно, что человек приехал по делу. Он просил доложить о себе бабушке и у неё первой просил руки мамы. Мама знала, зачем он приезжал, и с волнением ждала, когда её позовут. Папа был в столовой... Наконец, бабушка пришла за ней. Мама говорила, что очень страшно было идти. А столовая длинная, большая. Папа спросил её: «Вам передали, зачем я приехал?» Смущенно мама ответила: «Да». Он: «Какой же ответ?» Она, еще более смущенно: «Merci!». И, едва успев подумать, как глупо она ответила, как очутилась в крепких объятиях, причем он покрывал её поцелуями. «Что Вы, что Вы», – воскликнула она испуганно, и мысль, как молния, промелькнула: «Был чужой, а теперь...!» Их оставили, как полагалось, одних, и, усевшись на диван в уютной гостиной, они стали строить планы будущей совместной жизни.
В день свадьбы отец мамы Александр Касимович под руку ввёл её в церковь. Папа быстро пошёл им навстречу и торопливо, почти резко в своём нетерпении завладел маминой рукой. «Постой, Николай Евгеньевич, – спокойно сказал дедушка, отстраняя папу, – успеешь, сейчас она будет твоя, а пока я сам доведу её до места».
Дедушка пользовался большим успехом у женщин, имел много романов и однажды стал думать о женитьбе. Предварительно он спросил маму, которой было лет 13, как она к этому отнесётся. Мама заплакала и бросилась к нему на шею, умоляя этого не делать. И он ей поклялся, что никогда никого не поставит на место её матери.
Дедушка умер 72 лет. Его незаконная жена (в 68 лет он связал свою жизнь с 24-летней баронессой Гартунг, родившей ему двух детей. - Прим. ред.) безотлучно за ним ухаживала. Похоронен он в Павловске.
Благодарим за помощь музей в подготовке материала музей Боратынского, филиал Нацмузея РТ; музей истории КФУ.