Блокадница Зинаида Бушуева: «Я видела, как люди замертво падали на землю от голода»

Фото: www.russianlook.com

ЗИНАИДА БУШУЕВА

   
   

 

 

Я родилась в Ленинграде в 1932 г. Отец был военным, мать работала на заводе. Перед войной отца перевели в Выборг, наша семья уехала на остров Юховец, через полгода началась война. Отец погиб в первые несколько месяцев, а мать с детьми осталась на острове без припасов и зимних вещей. Мама ходила на поля, выковыривала траву и картошку из замёрзшей земли. Я видела, как люди замертво падали на землю от голода. Моя сестрёнка тоже умерла. Помню такой жуткий случай: у нашей соседки была собачка. Люди сначала просто поглядывали на неё, потом уже стали говорить вслух – но бедная женщина так любила собаку, что готова была с ней вместе умереть от истощения. Через несколько дней одичавшие, обезумевшие от голода соседи буквально вломились в её квартиру, привязали животное к кровати, одного удара поленом по голове отощавшей собаке хватило. Я сидела в углу, смотрела, как варят суп, и плакала. Но не потому, что жалела собачку – я просто ужасно хотела есть, ни о чём больше думать не могла.

Обессилевших и опухших от голода, нас эвакуировали по Ладожской дороге жизни, поездом отвезли в Краснодарский край, а затем в Казань. О голоде в Ленинграде говорить было запрещено. Об этом предупредили меня, когда я пошла в школу, маму - при устройстве на работу. Все должны были делать вид, что в Советском Союзе не было голода.

 

ПАВЕЛ КЛЕТНЁВ

   
   

 

 

22 июня 1941-го, солнечный день. Все прибежали на Баумана слушать выступление Молотова. В августе 1942 года вышел указ, по которому всех рабочих, кто моложе 1924 года рождения, отправить в армию, а тех, кто старше – оставить на броню. Я получил расчёт, съездил в деревню попрощаться с родителями. Обратно транспорта не было, мы пошли пешком ночью, чтобы не опоздать, иначе меня могли признать дезертиром. Явился в Ленинский военкомат, быстро прошёл медкомиссию. Нас отправили в Чебаркульские лагеря на Урал. В конце ноября был выпуск, и нас направили по под­разделениям, я попал в Ленинград. К тому времени он уже был в блокаде. Нас выгрузили из вагонов, дали команду: котелками не стучать, не курить, не шуметь. По Ладожскому озеру мы вошли в город. Я был трактористом, перевозил и таскал противотанковые пушки. 12 января 1943 года начался прорыв блокады Ленинграда. 19 января наши войска соединились с Волховским фронтом. Это был первый момент прорыва блокады – всего 10 км по Ладожскому озеру. Пришла пора эвакуироваться на большую землю. Помню этот момент: мы строимся на берегу Невы под «Прощание славянки», мимо нас на передовую идут солдаты с автоматами, а мы, счастливчики, готовимся отправиться на большую землю. До темноты ждали катера, все загрузились в трюм, сверху люк закрыли – и мы поплыли в неизвестность, каждый гадал: доплывём ли мы до берега или нас подорвут. Наконец открылся люк с командой: «Вылезай!» Мы, оказывается, живы, на берегу, вот он – Тихвин! Построились, только отошли от станции – берег разбомбили «мессеры». Мы поехали в сторону Свердловска, меня ждали десантные войска…

 

АННА НЕБУСОВА

 

 

Теперь я понимаю, что войну на самом деле ждали: в Ленинграде постоянно проводили учения, я и сама служила в отряде спасателей-добровольцев. Нас тренировали: сигнал воздушной тревоги – все прячутся, а кто не успел, тех мы должны были уводить в медпункты на «лечение». В день, когда началась война, также объявили воздушную тревогу – мы все думали, что это опять учения, и поехали на кладбище навестить могилы отца и сестры. А там видим – народ собирается кучками, бурно обсуждают что-то. Началась война! Один мой брат работал в гавани токарем, другой - электриком на заводе. Там они получали обед, выпивали только жидкость из супа, а то, что оставалось, и ложку каши складывали в баночку и приносили нам домой. Мы всегда их очень ждали, на четверых делили порцию – и хотя всем доставалось по напёрстку, они были счастливы, что могут с нами поделиться. 

 

При первой бомбёжке города разгромили Бадаевские склады, где лежала вся провизия. Поэтому голод свалил Ленинград внезапно. Крупа и мука сгорели, а сахар плавился и стекал, впитывался в землю. Мы ходили с рюкзаками, набирали землю, замачивали ее и, когда она оседала через 2-3 дня, пили эту сладкую водичку. Помню, в прачечной стояла бочка с замёрзшей водой. Я встала на что-то, чтоб повыше быть, нарубила льда в кастрюлю, повернулась - а это трупы лежат в несколько рядов. Я прошла по ним!

Наш сосед работал в НИИ. Первое время он приносил нам конину - лошадей, убитых на фронте, отсылали в этот институт для исследований, но материал не помещали в спиртовки, всё съедалось. Потом, когда лошадей стали есть сами солдаты, учёные раскопали яму с останками подопытных животных. Они, наверно, были протухшие, но мы тогда этого не понимали, могли съесть всё что угодно. Дневную норму хлеба 125 г мы меняли на плитку столярного клея – из него получалась целая тарелка холодца, мы старались обмануть и глаза, и желудок. Голод сводил с ума, убивал. Помню, приехали на эвакопункт Финляндского вокзала, нам раздали сухпайки – хлеб и сало. Голодные люди съедали всё за раз и умирали один за другим от заворота кишок.

ВАЛЕНТИНА МАРКИНА

 

 

Я мало помню о блокаде, в основном по рассказам матери. В войну она работала – вывозила мёртвых из домов и с улиц. Блокада началась 8 сентября 1941-го, в апреле 1942-го нас эвакуировали, к этому времени от истощения я не могла даже сидеть. Нас перевезли в Краснодарский край. 

 

Потом приехали вербовщики завода №22, так я оказалась в Казани. Помню это голодное время – очереди, карточная система, 300 г хлеба на сутки. Ходила в магазин, приносила хлебушек, на него смотрела и постепенно за день съедала. Война закончилась, но шлейф её бремени тянулся ещё долгие годы. Больше полувека потребовалось, чтобы доказать свой статус блокадницы. 

Людмила Горохова, директор Национального архива Татарстана, подсказала, как найти документы, подтверждающие, что я эвакуированная из Ленинграда, за это я безмерно ей благодарна. 

Благодарим фонд «Аярис» за помощь в подготовке материала.

Смотрите также: