Раньше, да и сейчас, информация об этом может стать причиной изменения отношения со стороны коллег или приятелей. Причём, почти всегда, это изменение происходит в худшую сторону.
Вот ходит себе на работу такой весёлый, улыбчивый паренёк лет 25 на вид. Какие у него в жизни могли быть проблемы? А вдруг он оказывается «чеченец». У него, наверное, с головой не всё в порядке! В 90% случаев именно такова первая реакция. Женщины её озвучивают чаще и громче. Затем идут сомнения. Не похож… Где двухметровый рост, широкие плечи, печальный взгляд и тельняшка с дырками от пуль? И вообще он несерьёзный какой-то.
Поэтому приходится скрывать. Это лирическое отступление. Моя колонка не про это.
В последнее время на Кавказе происходит все больше печальных событий. Нападения на полицейских и «зачистки» стали обычным делом. Скоро телеведущие начнут рассказывать их сонно зевая. Это плохой знак. Судя по всему, в ближайшем будущем тишины на Кавказе не предвидится.
Всем известно, что по закону никого не могут отправить просто так в зону боевых действий. Только добровольцы. Откуда же они берутся? Кто они?
Полицейские едут туда за повышением в должности и (или) в звании. Плюс хорошая зарплата и очень длинный отпуск. Кроме того заветная корочка и награды. Для какого-нибудь участкового-майора это практически единственная возможность вырваться в начальство без блата или уйти подполковником на пенсию.
Военные офицеры едут, в принципе, за тем же самым. Но позволю себе быть немного сентиментальным, если скажу, что чувство долга, честь и забота о солдатах для части офицеров всё ещё входят в число ценностей. Есть ещё такие, хоть и мало.
Солдаты-контрактники («контрабасы») едут за деньгами. Они в основном из глубинки, там, где нет работы, чтобы содержать семью и детей. Просто работа. Не видел среди контрактников ни одного москвича, или выпускника МГИМО.
Солдаты-срочники попадают туда добровольно, по собственноручно написанному рапорту.
Двенадцать лет назад я таким добровольцем попал в Чечню. Я вам расскажу как.
В 1999 году, после призыва на срочную службу, я попал в учебную танковую часть на Дальнем Востоке, в Завитинске. Полгода прожил там в диких условиях полуразвалившейся, забытой Богом военной части. На развалинах мощной когда-то дивизии был расположен полк, вооружённый в основном устаревшими танками Т-62, БМП-1 и даже БТР-50П!
Одежда наша была нехитрой, летом - бежевые афганки, зимой – полушинель «кузнечик» послевоенного покроя. Еда тоже была простой: каша-сечка да перловка, в которой изредка попадались куски волосатого сала. Зимой в казарме температура опускалась чуть ли не до нуля. Два одеяла и шинель сверху, едва спасали от холода. Солдаты гнили заживо, ноги натирали кирзовые сапоги до костей. Вечное чувство голода и стремление получить поменьше побоев. Дембель казался несбыточной далёкой мечтой. Сержанты били нещадно, часто просто так, без объективной причины. Хотя, что это я чушь нёсу? Какие могут быть «объективные причины» для фашистов?
Через шесть месяцев я получил корочку механика-водителя танка Т-62, при этом я прокатился на нём всего один раз. На экзаменах. И чуть не утопил в болоте.
После выпуска почти всех моих однополчан раскидали по Дальнему Востоку. В батальоне осталось совсем немного солдат. Мне была уготована участь остаться в части, получить звание младшего сержанта и должность писаря. И тут появляется «покупатель» из тёплых краёв, из Ростовской области! Служить в отдельном учебном танковом баталоне инструкторами. Чудеса!
Украдкой я записался в эту команду. Привезли нас в образцово-показательную часть в городе Миллерово. Переодели в новую форму, вывели вшей, накормили нормальной пищей. Поселили в уютную и красивую казарму. Но вот незадача! К танкам, которых было больше, чем солдат в батальоне, нас близко не подпускали и увольнений в город не давали.
Офицеры с самого начала самоустранились от руководства нашей ротой. Даже ночью часто оставался какой-нибудь сержант-контрактник в качестве ответственного по роте!
Затем к нам стали присылать по одному каких-то тёмных личностей. Они все были из разных частей, старослужащие, в разных званиях, а физиономии - одна шире другой. Началась «весёлая жизнь», при которой учебка в Завитой казалась раем.
Беспредельничали жестоко. Меня, как самого гордого и стойкого к побоям, эти упыри тщетно пытались переманить на свою сторону, использовать для «грязной работы» - неформально командовать солдатами своего призыва, избивать их, заставлять работать, прислуживать «дедушкам». Кое-кто из моего призыва поддался на искушение стать таким «нормальным пацаном» в обмен на лояльность старослужащих, возможность выпить с ними водки.
Однажды к нам в роту подселили на несколько дней десантников-контрактников, вернувшихся из Чечни. Все «деды» в это время прятались где-то по щелям, их было не видно и не слышно. По ночам десантники пили водку и иногда в темноте молились перед иконами. К нам они относились дружелюбно, даже делились едой.
Как сейчас помню выборы президента. Построил нас офицер в шеренгу и сказал: сейчас идём и голосуем все за Путина. Прямо так и сказал.
В один прекрасный солнечный день ребят из моего призыва («дедушек» в строю не было) построили в шеренгу и сказали, что отправляют в Чечню, а кто не хочет туда ехать, пусть сделает шаг вперёд. Вышли несколько «нормальных пацанов». Один из моего города. Здоровый такой. Пустил слезу. Сказал что-то про маму. И они ушли.
Именно тогда я понял, что настоящий мужчина - это не тот у кого лицо шире, а тот, кто жизни не боится. Больше мы никогда про них не вспоминали. Ни слова. Ни в поезде. Ни в Чечне. Ни после службы. Никогда.
Сейчас много лет уже прошло. Но сомневаюсь, что технология такого «рекрутинга» изжила себя или забыта. Имейте ввиду призывники и их родители!
Спасибо президенту за пособие в две с лишним тысячи. А вот обещанную квартиру я жду уже больше двенадцати лет.
| Альберт Музеев, 31 год |
Альберт Музеев, ветеран боевых действий в Чечне (2001 год). Работал милиционером ППС, участковым уполномоченным, начальником отряда в исправительной колонии.
Другие статьи автора:
Письмо бывшего офицера МВД: кто работает в полиции, и почему им все можно
Письмо бывшего офицера. Часть 2: почему колония не исправляет людей